Понятие правового государства означает, во‑первых, главенство, примат закона. Все инстанции, все государственные органы, все лица, какие бы высокие посты они ни занимали, в равной мере со всеми гражданами подчинены в первую очередь закону. Законы, в свою очередь, полностью соответствуют Конституции, не противоречат ей и полностью соответствуют международным нормам, международным обязательствам страны... Международные обязательства должны иметь известный примат, возможна прямая ссылка на них даже при принятии судебных решений. И должен быть установлен надлежащий конституционный контроль: конституционный суд или какая‑то другая аналогичная инстанция, следящая за соответствием законов Конституции и международным обязательствам. Может быть, таким органом станет Комитет конституционного надзора, предусмотренный проектом изменений в Конституции. Вся система обжалования судебных решений тоже нуждается в пересмотре.

Впрочем, важно даже просто повысить культуру судопроизводства, равно как и культуру ведения следствия; любые нарушения закона в ходе следствия надо выявлять. Следствие, которое проводилось незаконными методами, надо объявлять незаконным. Необходимо установить, что признание обвиняемого не имеет никакой юридической силы. Тогда следователь и не будет добиваться признания. А ведь к нему часто понуждают незаконными методами. В правовом государстве должны быть безусловно защищены права его граждан. Свобода убеждений. У нас в Уголовном кодексе были, есть и сейчас статьи, по которым люди осуждались за убеждения, за ненасильственные действия, связанные с убеждениями. Значительная часть этих людей сейчас освобождена. В местах лишения свободы остались единицы. Все узники совести должны быть освобождены и реабилитированы — это совершенно необходимо для того, чтобы наше государство могло считаться правовым.

Важно также, как будут записаны соответствующие статьи в новом Уголовном кодексе. Имеются лишь отрывочные сведения о том, как он составляется. Статья 190.1, по‑видимому, будет исключена — об этом писали в советской прессе. Что касается статьи 70, то у меня есть сведения, что она будет сформулирована неоднозначно и будет допускать преследования за убеждения. Кроме того, в проекте новой статьи содержится особая часть, в частности, о действиях повторных, в ней же выделены действия, совершенные гражданами якобы по подстрекательству из‑за рубежа (или лицами иностранного происхождения). Такого рода дополнительные пункты в этой статье недопустимы, могут привести к злоупотреблениям. Думаю, необходимо четко сформулировать: уголовное преследование за убеждения и связанные с убеждениями ненасильственные действия недопустимо. Я думаю, что это должно быть отражено в Основах уголовного законодательства СССР. А статьи Уголовного кодекса должны находиться в полном соответствии с основами законодательства и не допускать неоднозначного толкования...

Я думаю, что и «религиозные» статьи следует так сформулировать, чтобы не допустить преследования за ненасильственные действия, связанные с вероисповеданием и религиозными убеждениями. Свобода выбора страны проживания. Советское право, во всяком случае, советская практика провозглашает, что у нас эмиграция возможна лишь в порядке воссоединения семей и поэтому требуются так называемые вызовы. По‑моему, это неправомерное требование. Международные документы, такие, как Всеобщая декларация прав человека и Пакты о правах человека, ратифицированные Советским Союзом, подразумевают ничем не ограниченное право выбора страны проживания. Неограниченное в том смысле, что не требуется никаких других условий, кроме желания гражданина. И требовать вызова — неправомерно.

Естественно, что в тех случаях, когда выезд человека затруднен по соображениям государственной безопасности, власти имеют право ему отказать. Это естественное условие, которое должно предусматриваться и советским законодательством. Но ведь у нас не существует никакой регламентированной и гласной процедуры определения секретности. Не существует никаких официальных норм, не определены сроки, в течение которых действуют ограничения по секретности. Все это должно быть строго легализовано, должно допускать возможность судебного обжалования решения, отказ должен быть аргументирован.

Свобода митингов и демонстраций. Верховный Совет СССР значительным большинством голосов утвердил Указы, ограничивающие свободу митингов и демонстраций и предоставляющие чрезвычайные права внутренним войскам МВД. На основании этих законов (а ранее — Указов) уже сейчас разгоняются мирные митинги и демонстрации, людей избивают, арестовывают и штрафуют. С моей точки зрения, перестройке нанесен ущерб. Внутренние войска, находящиеся в подчинении МВД, получили право применять силу в тех случаях, когда, по мнению руководства внутренних войск, возникает угроза общественному порядку. При этом специально оговорено, что внутренние войска подчиняются только министру внутренних дел, не подчиняясь местным органам власти. Тем самым решение вопроса о законности митинга или демонстрации попадает в ведение внутренних войск.

Единственным конституционным решением проблемы в данном случае было бы такое: граждане представляют в местные органы извещения о предстоящем митинге или демонстрации. Власти же принимают меры, чтобы митинг проходил с соблюдением порядка, чтобы посторонние силы не могли ему препятствовать. А если они считают, что данный митинг следует запретить, то запрещение может быть обжаловано в судебном порядке. Национальные проблемы и проблемы национально‑государственного конституционного устройства СССР. Конституция СССР в первом своем варианте составлялась в 20‑е годы, потом в 30‑е годы. В условиях, когда уже появились существенные извращения в области государственного строительства.

Национальная структура государства была построена по иерархическому принципу, по типу ветвящегося дерева. Государство, союзные республики, административно подчиненные ему автономные образования — республики и области, национальные округа — вот как это выглядело. Эта система сама по себе порождает острые национальные противоречия и проблемы, потому что малые этносы, группы людей оказываются в подчинении у более крупных. И это оказывается губительным не только для малых, но и для крупных образований, таких, как союзные республики.

По моему мнению, в новом, измененном варианте конституции должна быть установлена не иерархическая, а, как принято говорить, горизонтальная система связей. То есть центральное правительство, которое носит наднациональный характер, — и равноправные, хотя не обязательно равные по размерам и развитию области, образованные по национальному признаку. И, конечно, важные административные решения в каждом таком районе должно принимать местное население. Естественно, с учетом общих интересов, но главное все‑таки — мнение жителей данной области, данного района...

События в Нагорном Карабахе назревали очень давно. Азербайджанское население отвлекли от проблем — социальных, культурных и экономических, от факта существования хлопковой мафии, связанной с Узбекистаном, — и канализировали его недовольство в определенном направлении. А армянское большинство в Карабахе страдало от нарушения национальных прав, национальных традиций. Перестройка дала населению Нагорного Карабаха надежду на решение вопроса. Проблема вышла на поверхность; было принято знаменитое решение областного Совета народных депутатов о ходатайстве перед Верховными Советами Азербайджана и Армении о перемене административного подчинения.

Депутатов пытались заставить изменить свое решение, на каждого из них было оказано давление. Центральные власти сразу не приняли никакого решения, и эта нерешительность привела к сумгаитским событиям. Это целиком результат такого половинчатого и нерешительного отношения к воле народа, к воле местного органа власти. Надо найти какую‑то иную форму... На промежуточном этапе это может быть центральное управление. Оставлять все по‑старому или идти на какие‑то полумеры нельзя. Права граждан и государственные решения. От реализации этого права зависит судьба миллионов людей. Речь идет о решениях и по социальным вопросам, и по экономическим — скажем, по вопросу реформы цен. И по внешнеполитическим. Считаю недопустимым, чтобы без какого‑либо обсуждения, без участия народа могли приниматься такие решения, как введение советских войск в Афганистан.

Смертная казнь. К сожалению, она существует не только в нашей стране, но и в большинстве стран. Вопрос о смертной казни — вопрос принципиальный. Это чрезвычайно жестокое наказание, которое иногда бывает более жестоким, чем само преступление. Вообще может ли быть наказанием насильственная смерть? И всегда есть возможность судебных ошибок. Смертный приговор делает их непоправимыми. Наличие института смертной казни дегуманизирует общество. В то же время я знаю, что общественное мнение, люди, юридически не подкованные и не знакомые со статистикой, с состоянием дел в области преступности, не имеющие соответствующего социального опыта, очень часто высказываются за применение смертной казни.

Выход из этой ситуации таков: с одной стороны, надо вести разъяснительную работу среди населения, но с другой — власти могут в какой‑то мере идти впереди общественного мнения и управлять им. Здесь это оправдано. Но важно, чтобы и юристы, и психологи, психиатры, врачи и журналисты вели соответствующую работу. Особенно впечатляющими являются данные о большом числе ложных приговоров. Я выступал и выступаю против смертной казни (и не только в СССР) еще и потому, что эта мера наказания предусматривает наличие постоянного страшного аппарата исполнителей, целого института смертной казни.

Инакомыслящие и общество. Сейчас нравственное состояние нашего общества сильно изменяется. Оно испытывает встряску. На людей обрушилось море информации о том, что у нас в действительности было в прошлом, что происходит в настоящем. Я считаю, что это очищающая сила, которая должна помочь, во всяком случае молодежи, обрести более демократическое сознание. А демократическое сознание включает уважение к людям с другим мнением и желание самому разобраться во всем, без слепой веры авторитетам. Инакомыслящие нужны обществу. В целом же хочу сказать: с мыслью можно бороться только мыслью.

Ноябрь 1988 г.